Главнейшая заслуга и новаторство новой картины Альфонсо Куарона — десакрализация космоса, лишение его всех «мифологических» атрибутов, обретенных благодаря голливудскому кинематографу. В «Гравитации» космос выступает таким, каким он является в действительности: пустынным, враждебным и, самое главное, беззвучным (впервые в кино). Космос Куарона — это безвоздушное пространство, воссозданное строго по учебникам физики.
Рука авторского кино практически не касается звезд, потому что технологии, требующиеся для «космических» драм, доступны только крупным студиям, ориентирующимся на массового зрителя. Поэтому всякое прикосновение этой «руки» может восприниматься как прорыв, потому что космос — наиболее чистая, и посему подходящая, почва для выражения предельных категорий человеческой жизни (любовь, одиночество, смерть, смысл). Космос — это максимальный масштаб для высвечивания драмы человека, граничащий с абстрактными философскими измышлениями. Это лакомый кусочек для всякого режиссера, создающего авторские фильмы. Таких фильмов немного и каждый из них — настоящая жемчужина, прорыв, причем прорыв именно мыслительный, а не технический. Можно выделить три космоэкзистенциальных картины: «Космическая одиссея» Стэнли Кубрика, «Солярис» Андрея Тарковского и «Меланхолия» Ларса фон Триера.
«Гравитация» могла бы стать четвертой, но всему помешала, возможно, конъюнктура. Остановись режиссер вовремя, положим, на десять минут раньше, мировой кинематограф обрел бы второго Кубрика или Триера. Но заключительные сцены перечеркивают все предыдущие прозрения, оставляя зрителя в определенном замешательстве, потому что трагедия (банально по канонам) не может закончиться, прошу прощения, «хэппи-эндом». Окончательная мысль Куарона ясна и не требует особенных пояснений, так как проста и даже примитивна. Впрочем, это — не обычный «голливудский гуманизм». Оказывается, «Гравитация» — не трагедия, а ода, возвышенная и помпезная песнь, возвеличивающая Человека. Окончательная сцена напоминает древнегреческий пафос Лени Рифеншталь или возрожденческий восторг поэтов перед мощью человека. На поверку Альфонсо Куарон оказался не мыслителем, а слагателем неуместных патетических песен.