Вот новая классика про смерть из июньского номера. А колонку Дениса Горелова из EMPIRE 06-2008 мы уже публиковали в блоге тут.
Новая классика №6
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА
В каждом своем фильме режиссер Терри Гиллиам настойчиво предъявляет счет старухе с косой. За это его недолюбливают наверхутекст: Василий Степанов
А чего еще, собственно, можно было ожидать? Девятилетняя Сара Полли чуть не взорвалась во время съемок и плакала, бюджет рос, как сказочный богатырь, и чуть ли не удвоился за время производства (с двадцати пяти миллионов долларов до сорока шести), а в Columbia Pictures, финансировавшей всё это безобразие, тем временем сменилось руководство. Итог известен – потенциальный блокбастер о легендарном европейском вруне (роль барона сыграл Джон Невилл) выпустили, как какой-нибудь артхаус, всего на 117 экранах, на которых он все-таки умудрился заработать целых восемь миллионов. «Барон Мюнхгаузен» вошел в историю кино как пример абсолютного, стопроцентного, тотального, идеального провала – то есть полного несовпадения реального и ожидаемого. Первый привет Терри Гиллиаму от небесных сил, которые он так нелестно изображал еще в монти-пайтоновские времена. Такое впечатление, что палец сурового бородатого Бога действительно показался из-за туч и ткнул зарвавшегося уроженца Миннеаполисапод ребро. В будущем режиссеру еще не раз достанется от вышестоящего начальства – актер Рошфор «надорвет задницу» на печально известном «Дон Кихоте», а про «Доктора Парнассуса», наверно, и говорить не стоит. Но все это только в будущем, а пока «Барон Мюнхгаузен» – первый пинок судьбы.
Впоследствии, правда, выяснилось, что у фильма есть свои (и довольно многочисленные) поклонники. Сара Полли подросла и написала мемуары о том, как было плохо на съемочной площадке. «Терри Гиллиам мучает детей? Это интересно», – сказали одни. Другие запали на правую грудь девятнадцатилетней Умы Турман, так удачно задействованную режиссером в крошечном камео. Третьи вообще не понимали, как работает вся эта машинерия, – ведь продюсеры хотя и жаловались на перерасход, фильм с его кавалерией, турецкими осадными машинами, артиллерийскими канонадами и всепожирающей рыбой-китом, нужно признать, до сих пор выглядит минимум миллионов на сто.
Некоторые всерьез полагают, что «Барон Мюнхгаузен» с его апологией вранья и культом фантазерства (занятия опасного и даже непростительного) является «шедевром» Гиллиама в первоначальном значении этого слова – его «главным трудом». Будто бы в нем, как в сказочном зеркале, отразились все будущие и прошлые работы этого художника. Открывающий картину титр «18 век – эпоха Разума, среда» отдает «Монти Пайтон», в героине Сары Полли проглядывает опасная деточка Джодель Ферланд из «Страны приливов». Вулкан, сыгранный Оливером Ридом, один в один доктор Гонзо. А главная проблема самого барона, несомненно, в чем-то перекликается с проблемой Джимми Коула из «12 обезьян» – он, понимаете ли, не врет, а ему не верят. Так, скорей всего, можно было бы долго еще разбирать и конспектировать, если б в «Бароне Мюнхгаузене» с поразительной прямолинейностью не была заявлена магистральная линия гиллиамовского творчества. «Барон Мюнхгаузен» – это прежде всего фильм о смерти. О том, как она порхает на черных крылах с косой одесную. О том, как человек, к которому она направляется, все никак не может поверить, что он уже в прошлом. И вот он оживляет воспоминания, которые по Гиллиаму, конечно, главная фикция, реальный вымысел, вранье, в которое сам веришь. Именно близость костлявой позволяет этим фантазиям обретать плоть.
Смерть, это непременное условие ухода в другой мир, так или иначе задействована в каждом фильме. Смерть – это кролик-убийца из «Святого Грааля», набитый опилками папа в «Стране приливов», закат шестидесятых в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе», раздавленная печатной машинкой муха в «Бразилии», убийственный телефонный звонок в «Короле-рыбаке», выстрел в аэропорту, услышанный героем «12 обезьян». Это Хит Леджер в «Воображариуме доктора Парнассуса».
Так чего еще, собственно, можно было ожидать? Вы доиграетесь, мистер Гиллиам.