Вот под катом интервью с Дэвидом Маметом из июньского номера EMPIRE. Оно само по себе крутое, но если посмотреть «Красный пояс», то становится еще круче и понятнее. Фильм сейчас вышел в ограниченый прокат. Сходите на него, девочки, обязательно и мальчиков возьмите. Мамет такой зая.
текст: Сергей Рахлин
Известный драматург, сценарист и режиссер Дэвид Мамет в реальной жизни меньше всего похож на литератора. Этого небольшого роста, коренастого шестидесятилетнего мужчину можно принять за бывшего спортсмена или, скорее, тренера по борьбе или боксу. Впечатление не вполне обманчиво – у Мамета есть фиолетовый пояс в джиу-джитсу. Актер Чивител Иджиофор, получающий в новом фильме режиссера титульный, высший в джиу-джитсу красный пояс и испытавший мастерство Мамета-спортсмена на себе, говорит: «Он внушает ужас! В его глазах такое выражение, что понятно – он не шутит. А потом начинается! Вы бы видели, как он бросает противника. Он очень силен и опытен!»
Но прежде в своих работах автор не касался спорта, если не считать таковым покер. Как интеллектуал забрел на территорию «Рокки» и как появился «Красный пояс», EMPIRE постарался выяснить у самого Дэвида Мамета.
До «Красного пояса» не знал о ваших спортивных увлечениях. . .
Я в школе занимался борьбой, потом немного боксировал и интересовался кун-фу. Когда я переехал в Лос-Анджелес, один мой друг, с которым мы баловались кун-фу, свел меня с мастерами бразильской версии джиу-джитсу. Так я вошел и в этот спорт.
Сколько времени заняла у вас вся дорога, от идеи фильма до
начала съемок?
Лет шесть. Сначала я просто занимался джиу-джитсу. Но меня все больше интересовали сами бразильцы. Их отношение к состязанию совершенно иное, чем у американцев. Они не хотят выиграть любой ценой, им главное получить удовольствие. Вся идея джиу-джитсу состоит в том, что ты придерживаешь свою силу и относишься к схватке скорее как к шахматной партии. Это – замечательная философия, и она легла в основу фильма.
«Красный пояс» еще и размышление о чести.
Фильм, в значительной степени, поклон японскому режиссеру Куросаве. Самурайский кодекс чести был важен для Куросавы, и он сделал его главным элементом многих своих картин. Эти истории о герое, который защищает свою честь, который относится к другим людям с уважением. Он старается избежать конфронтации любой ценой, но если не получается, то пытается разрешить ситуацию наименее насильственным путем.
Персонаж Чивитела Иджиофора еще чем-то напоминает героя Алена Делона из фильма Мельвилля «Самурай» 1967 года, вам не кажется?
Да, я видел «Самурая», и он на меня, наверное, тоже повлиял. Хотя Мельвилль сам был под влиянием японских фильмов... Что касается меня самого...Честь и мораль неразделимы, не правда ли? Моральный кодекс не всегда легко соблюдать. Поэтому любая история о герое, в том числе и в моем фильме, связана с вызовом его моральному кодексу и с трагедией, которая следует за этим. Иисуса предали его ученики, Мартина Лютера Кинга и Джона Кеннеди застрелили, Жанну д’Арк сожгли на костре. Герой всегда на недосягаемой вершине. Когда он спускается к простым смертным, его борьба становится все более трудной. Герою куда легче быть связанным с Богом, чем жить среди людей. Это очень трудно. Именно здесь начинается испытание души человека. Я себя не приравниваю к титанам, но и на своем уровне каждому приходится испытать это противоречие.
Вы хотите сказать, что моральная чистота граничит с экстремизмом? Вы мистик или гуманист?
Человек не может быть гуманистом, если он лишь абстрактно духовен. Стать лучше человек может, только взаимодействуя с другими существами своего вида. Очистить себя морально необходимо не для того, чтобы иметь отношения с Богом, а для того, чтобы иметь отношения с людьми. Что всегда трудно.
Как вы работаете с актерами?
Я им ничего не навязываю. Надо доверять актеру в том, что он делает. Будь приятным и доступным. Воспринимай чужие идеи и эмоции. Требуй уважения к написанному, но не цепляйся за каждое слово. Я разрешаю актерам изменить строчку или две, если им трудно что-то произнести или эмоционально выразить.
Чивител Иджиофор и Эмили Мортимер в один голос говорят, что вы снимаете очень быстро и почти не репетируете. Это вы принципиально?
Не то чтобы я был против репетиций. Просто у нас на них не было времени (смеется). Мы снимали картину с ограниченным бюджетом. Участники съемок должны были съехаться со всего мира. Для того чтобы снять такой фильм, нужно работать быстро и без перерывов. У нас не было двух дополнительных недель для репетиций, даже если бы мы захотели. И потом, я люблю работать с одними и теми же людьми, потому что им не надо объяснять одно и то же. Я знаю, что они не раз и внимательно прочитали сценарий, а они знают, что я им помогу, если нужно. И поехали!
У вас особенный, «маметовский» язык, и часто диалоги движут сюжеты ваших фильмов. Но кино – искусство визуальное. Как вы – режиссер миритесь с собой – автором текста?
Хороший вопрос! Ответ будет таков: кино – это, конечно, в основном движущееся изображение. Режиссер должен уметь рассказать историю картинками. Но я также верю в учение одного средневекового теолога, который сказал: «Служи Христу словами, используй слово, если должен». Так я и поступаю. Использую слово там, где картинкой всего не выскажешь.
В «Красном поясе» можно разглядеть и опосредованную критику Голливуда – там тоже любят запрещенные приемы…
Я уже говорил о том, что «герою» на определенном этапе приходится спускаться с небес (смеется). Очень трудно удержаться от того, чтобы не нарушить баланс, чтобы не попасть в положение, из которого ты не знаешь как выбраться. Но в моем случае нет ничего такого, что может нарушить мой баланс. Боги всегда слышат меня и слышат, когда мне говорит какая-то кинозвезда, или продюсер, или агент: «Хочешь стать богатым и знаменитым? Я и твою жену (актриса Ребекка Пиджен. – EMPIRE) сделаю богатой и знаменитой. Мне бы хотелось сделать бизнес с Дэвидом Маметом. Опиши мне свои самые заветные мечты. Через 18 месяцев они осуществятся...» Ты думаешь: «Как здорово! Кто-то наконец понял, какой я внутренне замечательный. Давай-ка я предам все, во что я верю, чтобы достичь всего, чего желаю! Нетушки!» И дело не в том, что мы гнилые на корню. Мы просто люди.
Многие ваши пьесы стали фильмами. Возможно ли, что ваши киносценарии станут пьесами?
Не исключаю. Мне даже предложили одну мою вещь поставить как оперу. Так что – все возможно (смеется).
Каково быть, как вас часто называют, «величайшим из ныне живущих американских драматургов»?
В этом предложении слишком много слов!
Вы очень плодовитый автор. Как вы все это успеваете?
Я люблю работать. Просто сажусь и пишу. От руки. И так почти сорок лет. Я ненавижу компьютеры. Заметок по характерам не делаю. Просто помню, где у меня кто и что. Потому что если ты что-то помнишь, это и есть самое важное. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Я встаю каждое утро... нет не каждое (смеется)... с желанием что-то написать. Я не могу жить без творчества. Если говорить о кино, то это наилучший способ обратиться ко всем людям, включая тех, кто еще не родился.
Ваши пьесы хорошо собирают на Бродвее, но критики нередко к вам относятся довольно жестко...
Они могут меня поцеловать в жопу.